Конфуцианец Михеев

* * *
Догорали остатки ночи, зимы и смены.
Ноздреватые сугробы, шипя, царапались на прощанье… им тоже не хотелось на небо.
Блестя дальним светом, михеевское такси-«шевроле» ползло среди доминошных пятиэтажек. Обогнуло рытвину, напоминающую воронку от мины, и замерло перед рукотворной канавой с мостиком в две доски. Освещения не было, лишь сбоку на стене мигала вывеска: «Мясо парное».
Сверзиться бы сюда, подумал Михеев, и вот оно – центнер парного мяса! В душу мать, прости меня, грешного... пора выходить на связь.
– Диспетчер! – воззвал Михеев. – Ответьте триста двадцать второму.
– Отвечаю, «три двоечки»! – тоненько ответила рация.
– На месте... приглашайте, пока я жив.
– Не засоряйте эфир…
Михеев сплюнул в окно, засоряя мировое пространство.
Позывной «три двоечки» совпадал с номерными знаками «шевроле». Ветерок бодрил свежими запахами мусоросборника. Вечерняя жизнь кое-как налаживалась.

Сели двое.
Длинный брюнет, вислогубый и тощий, с понурым носом, по-хозяйски устраиваясь на переднем сиденье, отодвинул кресло и со вздохом облегчения вытянул ноги. В атмосфере салона сразу же восторжествовал запах крепкого дешёвого алкоголя. Второй, коренастый и крепкий, с костлявым крестьянским лицом, разлёгся на заднем сиденье. Покосившись в зеркало, Михеев про себя прозвал пассажира-пейзанина Желваком. Маршрут был известен, с Салова на Костюшко… из хрущоб в хрущобы.
Едва тронулись, Желвак обозначил тему:
– Служивый, тормозни-ка на перекрёстке! Насыпем соль на рану… может, для разгону - парочку «синебрюхих»?
Вислогубый с готовностью отозвался:
– Сгоняй.
Пассажиры, определённо, были «на взлёте».
Вот суки, подумал Михеев и кротко молвил:
– Если не возражаете, хотелось бы получить вперёд… за поездку.

Вислогубый, не чинясь, протянул Михееву тысячную купюру, в три раза превышающую стоимость путешествия. Зато воскорбел Желвак:
– Предоплата только с нас - или с каждого? Что за прикол, в натуре?!
– Время позднее, – проронил Михеев непрочным голосом. – Двое под градусом…
– Экие мелочи! – сказал Вислогубый, – как показалось Михееву, привычно улаживая конфликт.
– Суета в мелочах подвергнет опасности успех крупного замысла, – назидательно молвил Михеев.
– Поучи жену щи варить! – среагировал Желвак.
– Это Конфуций, – обиженно сказал Михеев.
Вислогубый кивнул задумчиво.
– А это ларёк! – радостно сказал Желвак и вылез из машины.

Аромат неискреннего можжевельника пробудил в Михееве рвотные спазмы.
– Люся! – сказал Вислогубый, держа мобильник как рацию, словно готовясь им закусить. – Мы с Фёдором едем. Приготовь нам что-нибудь… знаю, что поздно, а ты привстань!
Помолчав, Вислогубый спросил, будто бы обращаясь к себе:
– Может, всё же не едем к Люсе?
– Устроим мальчишник? – зевнув, осведомился Желвак-Фёдор.
– Надеюсь, не здесь? – уточнил Михеев.
– Только что объект сдали, – виновато сказал Вислогубый. – Лабаз чинили после пожара. Мы с Федей электрики, отделочники, да всё, что угодно… на подрядах мастырим.
– Давай-ка в «Потанин», – деловито сказал Желвак. – Там топчется пара девок…

Михеев взгрустнул, но доложился диспетчеру: меняем маршрут, сумму уточняю по готовности… Рация пискнула одобрительно и затихла.
– Денег маловато, – мечтательно протянул Желвак. – То ли дело в девяностые… бабло рвали пачками! Помню, стоим мы как-то на стрелке с братками саратовскими…
– Я в те годы ментом был, – оборвал его Вислогубый. – Твои братки, да и половина прочих, заносили нам регулярно. Причем по-хорошему.
– Мусорок, значит! – хищно сощурился Желвак, но тут же ослаб и скис. – А как насчет второй половины?
– Тоже заносила, но по-плохому, – твёрдо сказал Вислогубый.
Михеев подумал, ёжась: всю Россию вы, подельнички, с двух сторон прессовали.…

Огни «Потанина» обжигали взор с пронзительностью ярмарочного зазывалы.
– Какой симпатичный драйвер! – услышал Михеев и высунулся в окно, разинув рот при виде длинноногой, хрупкой иноходицы.
– Драйвер как драйвер, – сказал Желвак, хватая иноходицу под уздцы… э-э, за талию. – Пармезан от фармазона не отличит… а-а, ну вот к нам и Люська!
Сквозь клубные двери пробилась ещё одна созревающая фигурка.
– Красивые женщины радуют благородный мужской глаз, – заискивающе сказал Михеев.
– А некрасивые – женский! – подхватил Желвак. – Девочки, вы верите в любовь с первого раза?
Девочки с готовностью захихикали.
Михеев внутренне содрогнулся.
– Мы сейчас, за шампусиком! – сказал Вислогубый, и вся четвёрка исчезла.

– Эй, ты чего? Тут наше место! – услыхал над ухом Михеев.
Жмурясь от иллюминации, Веня с готовностью вылез на тротуар. Перед ним, блестя лошадиной челюстью из подставного металла, стоял плотный азербайджанец в кожаной куртке и негодующе теребил чётки из мелких янтарных шариков.
– Переплетая доброе, нельзя исключить и переплетение злого, – заискивающе поделился Михеев.
И вздрогнул от классовой ненависти к вражескому бомбиле.
Азербайджанец понимающе взмахнул кулаком, после чего Михеев отлетел под колёса собственного «шевроле». Раздался звучный шлепок, затем визг ржавой жести, и обидчик Михеева очутился рядом с обиженным.
Над соперниками кровожадно навис Желвак.
– Серёга, пробей-ка мне «Жигули», номерной знак «катерина- один-шесть-семь»… – невозмутимо бубнил тем временем Вислогубый, по-прежнему держа мобильник как рацию... может, это и есть рация, подумал Михеев, и лобные доли его мыслительного аппарата негодующе ответили острой болью.
Замершие у стенки, как новобранцы, девочки покорно жевали губами. Привстав и наклонившись к азербайджанцу, Михеев наставительно произнёс:
– В войске благонамеренного много справедливости, но мало человеколюбия!
– Вот гадство! – печально отозвался азербайджанец. – Уже бригадами бомбить начали…
– Мы не бригада, – возразил Михеев. – Мы экипаж!
– Садись уже, экипаж, – с неудовольствием сказал Вислогубый. – Парашют не забудь, пора лететь к стюардессам…

Прошло ещё двадцать минут, и над искателями приключений сомкнулись дебри Авиагородка.
Девочки вышли, следом покатился Желвак.
– Сколько с нас? – спросил Вислогубый.
– Тысяча двести, – отозвался Михеев. – Если посчитать с ожиданием…
– Если посчитать с ожиданием, ты сам мне будешь должен, придурок! Жалко, времени нет - я б тебе с другой стороны ещё приварил, – нервно сказал Вислогубый и с грохотом хлопнул дверцей.
Да пошёл ты, провожал его внутренний голос конфуцианца Михеева. Разум, оскорблённый действием, неуклонно скатывался в эмоцию.