Мы с коллегой Пушкиным

В комнате нас двое: я и Пушкин.
Саша пьяный, плачет, как дитя:
«Выпьем с горя, друг мой, где же кружка?» –
предлагает двести лет спустя.

И, как буря, матом небо кроет,
воет, демонически смеясь:
«Мне, старик, приятно, я не скрою,
то, что Ваше Всё отныне – я.

Я ведь первым русский разговорный
всыпал в поэтическую речь.
Я ломал заборы и опоры,
перед тем, как что-нибудь изречь.

И пошло-поехало вихлянье!
И велик могучий языка
стали петь туристы на поляне
под кусок свиного шашлыка.

А до них ещё обэриуты
вольно обращались с языком,
делая его густым и мутным.
И зашли довольно далеко!

Все теперь играют со словами:
развернутся, не договорив;
запускают строчек караваны
без размера, ритмики и рифм.

Для того ль я, сбросив лишний пафос,
упростил родную нашу речь,
чтоб контаминации метафор
позволяли смыслом пренебречь?»

И затих, великий русский гений,
свесив буйну голову на грудь.
Спи спокойно, Алексан Сергеич!
Я не дам поэзии уснуть!

Всё. Теперь опасность миновала!
Я, спустя почти что двести лет,
разберу в поэзии завалы
и верну ей твой авторитет.

Мне стихоплетение послушно,
я блюду и рифму, и размер.
Чем же я не следующий Пушкин?!
Я ли не ре-во-лю-ци-о-нер?!

Мой язык понятен и несложен,
мысль моя проста, но глубока:
денюжку, гражда́не, тута ложим.
Пользуйтесь – недорого пока!