Диалог Гения с Нимфой (3) - Маяк Прозрения

Маяк Прозрения
Sadovskij
_________
          Эпиграф:
                       «Подавить в себе волю к подавлению воли может только безвольный и подавленный…»
                                    (Sadovskij)
                       «Поэзия – это не побег от прозы жизни. Это способ придать ей ещё больше жизни.»
                                    (Sadovskij)
____________________________
     Маяк, похожий на костяной палец, грозящий почерневшим небесам, стоял на отвесном утёсе, с презрением и с достоинством отшвыривая от себя пену душных брызг… За толстыми, покрытыми соляной коркой стёклами, бесновалась и куражилась ночь. Её штормило… Это была агония… ускользающей прозы жизни… Гигантские волны, как жидкие титаны, с рёвом бросались на базальтовые рёбра утеса и рассыпались шипящей пеной, пытаясь додушить Маяк и - того, кто в нём находился. Но мощный луч негасимого его прожектора вращался с механическим безразличием, словно скальпель хирурга, методично вскрывая черную плоть океана и купируя все его попытки. В комнате, похожей на келью, царил творческий хаос: книги с заложенными перьями, карты звездного неба рядом с морскими лоциями, и повсюду – листы, исписанные рваным, одержимым почерком.
     Гений, он же смотритель Маяка, - худой и бледный, с горящими глазами, прижавшись лбом к холодному стеклу, тяжело дышал и почти не моргал. Прилипнув к окну, он просто смотрел вдаль… Даже не смотрел… – он гипнотизировал горизонт, пытаясь силой воли материализовать там нечто, видимое лишь ему одному.
     Внезапно особенно мощная волна ударила в утёс так, что Маяк содрогнулся, и веер ледяных брызг захлестнул стекло. В этом водяном всполохе, на мгновение показавшись в луче света, материализовалась его Муза и Нимфа. Смех в ее голосе смешался с воем ветра. Но, как всегда, её смех победил…
     Гений не отреагировал…

     Нимфа:
     –– Какая драма! Небеса рыдают, море бьется в истерике. Идеальная мистерия для одного-единственного зрителя, который почему-то упрямо смотрит не на сцену, а за кулисы. Все ищешь свой корабль с алыми парусами, прожигая дыру в горизонте?
     Гений (не оборачиваясь):
     –– Я ищу не корабль, «чумачечая» моя!.. Я ищу оправдание. Оправдание всему этому... (он обвёл руками ревущую стихию)… этому бессмысленному грохоту, этой мокрой, забрызганной тупостью, прозе бытия. Мой луч – это вопрос, брошенный в вечность. Где ответ? Где тот единственный образ, та совершенная форма, что придаст смысл всей этой ярости?
     Нимфа:
     –– Не горячись!
     Гений:
     –– Уйди, чертовка! От тебя пахнет солью и сладким безволием. Не мешай мне слушать тишину за пределами этого шума.
     Нимфа: (делает несколько шагов в комнату, оставляя мокрые следы):
     –– А от тебя пахнет пылью и одиночеством. Еще вопрос, какой запах хуже. Ты слушаешь не тишину, а эхо собственных мыслей в пустой раковине собственного тщеславия…. Я хотя бы танцую с настоящим ветром, вальсирую с твоим вдохновением, и ни с кем не воюю… ну… кроме как – с твоим настроением. (Она фыркнула и сделала гримасу, надув губки) –– А ты воюешь со своим воображением, так и не взяв уроки танцев у меня…
     (Воцарилось неловкое молчание)
     Нимфа: (подходит ближе, с легкой усмешкой):
     –– Не думай, что смысл придет извне. Приплывет из-за края мира нарядный и сияющий, как архангел на византийской мозаике. Бедный мой Гений. Ты похож на Данте, который ищет Беатриче в последнем круге ада, забыв, что она давно ждёт его в Раю.
     Гений (резко отстраняется от окна, в его глазах холодный огонь):
     –– То, что ты называешь танцем, – лишь хаотичные конвульсии материи! Судороги природы! А я ищу закон, ритм, высшую гармонию. Мой луч – это игла, что сшивает рваную ткань мира. Он ищет нечто цельное в этой мешанине распада.
     Нимфа:
     –– Но…
     Гений (раздраженно):
     –– И не нужно сарказма. Ты – дитя этой стихии. Ты не понимаешь. Поэзия – это побег! Поэтому мой Маяк, как башня из слоновой кости, стоит так высоко на скале, чтобы не видеть чёрной прозы у ее подножия. Мой Маяк светит поверх волн, а не в них, избегая прилипчивую грязь… Он для тех, кто вдали, для заблудившихся в поисках Итаки, Атлантиды и даже Полюса Недоступности… Для тех, кто погряз в прозе!..
Нимфа:
     –– Ах, вот как? Твой свет – для призраков, а для живых, чьи лодки и корабли прямо сейчас трещат по швам у твоего оскалившегося утёса, у тебя нет ни слова, ни луча! Ты готов освещать путь Одиссею, но другим позволишь наскочить на риф твоего цинизма, и что еще хуже – дашь утонуть у порога твоего Прозрения?
     Гений (смягчённо):
     –– Не преувеличивай…
     Нимфа:
     –– О, какая гордыня! Твой свет, мой милый, слеп. Он тычет в пустоту, воображая, что вышивает узор на невидимом полотне. Ты так боишься признать, что единственное полотно, которое у тебя есть, – это вот оно, ревущее и живое. (Она кивает на окно). Но ты брезгуешь. Тебе, видите ли, подавай небесный шёлк "Зазеркалья", а не грубый холст земной реальности "Застеколья".
Гений резко оборачивается. Его глаза сверкают гневом и болью. Он подходит к столу и берет в руки тяжелый том Шекспира.
     Гений:
     –– Реальности?! Это не реальность, это её отсутствие! Ну пойми ты! Поэзия – это акт высочайшего творения, а не полузрячего копирования. Я творец, а не зеркало, отражающее каждую грязную волну! Я паломник, нашедший пристанище Света! Я доблестный воин, мечтающий отразить в поэзии любую его тень… любую помарку и искажение… Но только - познав силу собственной слабости, склоняя голову перед Шекспиром и Гомером, можно обуздать разгневанную тьму…
     Тут они оба переглянулись и хором одновременно процитировали:
     –– «В любой разгневанной тьме найдется успокаивающий пламень...» (И расхохотались…)
     (Но Гений тут же торопливо добавил):
     –– Этот афоризм родился не в Свете, а во Тьме… (И замолчал сконфуженно, положив «Шекспира» на лопатки… книжной полки…)
     Нимфа (её голос зазвучал подбадривающе, но в нём появилась освежающая нежность):
     –– Ты так начитан, мой милый, и так слеп… Ты думаешь, Гомер воспевал абстрактную идею доблести? Нет, он воспевал гнев Ахилла, его уязвлённую гордость – вполне себе «прозаичную» эмоцию. А твой Шекспир? Разве его величие не в том, что он находил трагедию вселенского масштаба в ревности мавра, в сомнениях принца, в глупости подвыпившего Фальстафа? Они не бежали от жизни, родной мой!.. Они погружались в неё с головой, как я – в твои волны вдохновения.
     Гений (с горечью):
     –– Значит, по-твоему, я должен воспевать скрип ржавых петель и вкус солонины? Превратить свой Маяк в портовый кабак и писать частушки для пьяных матросов?
     Нимфа (смеётся, но в её смехе нет злобы):
     –– О, самолюбие поэтов! Как же без него! Оно прочнее твоей скалы, на которой мы сидим. Но его острота мешает сидеть долго… (Гений тоже улыбается, но растерянно)
     Она взяла его за руку и подвела обратно к стеклу. Ее рука такая теплая и живая, что Гений даже невольно захмыкал от блаженного прикосновения.
     Нимфа:
     –– Перестань искать корабль-призрак с Алыми парусами. Отведи свой взгляд от горизонта и направь луч себе под ноги. Смотри. Ты же не Демиург, которому не хватило глины…
     Гений засопротивлялся:
     –– Глина! Ты низводишь высокое искусство до ремесла! Поэт – не гончар. Он – медиум! Он проводник идей из мира вечных форм, из платоновского Эмпирея!
     Нимфа:
     –– Ах, Платон! Как удобно прятаться за спиной у мёртвого грека. Но ты забыл, что даже он выгнал бы тебя из своего идеального государства как бесполезного мечтателя. Твои «вечные формы» бесплотны и холодны, как поцелуй мраморной статуи. А теперь скажи мне, мой идеалист, что больше трогает душу человека: твой воображаемый Корабль-Призрак или рассказ о единственной щепке, оставшейся от реального крушения, за которую до последнего цеплялся обезумевший от страха матрос?
     Гений (с горечью):
     –– Значит, я должен воспевать страх? Грязь под ногтями? Крысиное бегство? Предсмертный хрип? Этого и без меня в мире достаточно! Поэзия должна возвышать, а не погружать человека обратно в ту трясину, из которой он пытается выбраться!
     Нимфа (скрывая досаду):
     –– Какая трогательная забота о человечестве в лице того, кто трусливо сбежал от него на самую высокую скалу! Ты ошибаешься, Гений. Поэзия не вытаскивает человека из трясины, подцепив его небесным крючком. Она учит его видеть в этой трясине мерцание звёзд. Тот, кто ищет звёзды только на небе, рискует провалиться в бездонную яму. А тот, кто видит лишь яму у ног, никогда не узнает о существовании не просто звёзд, а целых созвездий.
     Гений (вяло парируя):
     –– Великий человек – не видевший звёзд, узнает о них, даже, зажмурившись… Главное: убежать от роковой повседневности.
     Нимфа (широко раскрыв глаза):
     –– Великие не бежали! Гомер не брезговал запахом крови и пота под стенами Трои. Шекспир находил целую вселенную в ревности, в жажде власти, в человеческой глупости… Тот же Данте, если и бежал, то по всем кругам ада, чтобы… долюбить… Они питались плотью собственного духа, мой Гений. Так что не строй из себя флекситарианца или вегана…
     (Оба внимательно посмотрели друг на друга)
     Нимфа продолжила:
     –– Да, даже если ты - латентный вегетарианец, довольствующийся нектаром приторных идей…
     Гений (не выдержав):
     –– Это демагогия! Ты хочешь, чтобы я променял свой дар на чечевичную похлёбку повседневности. Превратил свой маяк, свой храм, в дешёвую таверну! И за грязные медяки разливал свою очищенную душу каждому встречному и, в обмен на грязные плевки, угощал поэзией каждого нечестивого…
     Нимфа вздохнула:
     –– Ты видишь только две крайности: либо парить в безоблачных эмпиреях, либо валяться в верлибрах грязи.
     Гений (уже лихорадочно):
     –– Я не вегетарианец! Но и не мясник! Хотя… расчленять и вычленять самое сокровенное – та еще задача… Но именно сейчас моя задача – узреть идеальный образ Корабля, а не описывать гнилые доски всех шлюпок, что разбились об эти скалы! И не надо язвить про капитана – Очевидность.
     Нимфа (сокрушенно):
     –– Не буду… (её голос становится тихим и пронзительным): –– А может, твой храм пуст? И ты боишься в этом признаться? Ты так долго молился выдуманному богу, что разучился видеть чудеса у себя под ногами. Знаешь, в чём твое главное заблуждение? Ты думаешь, что свет нужен, чтобы видеть вдали. Какая наивность… А ты никогда не пробовал просто... посмотреть вниз?
     Вращающийся столб света, поочередно выхватывал то его бледное, аскетичное лицо, то её – живое, насмешливое, но сочувствующее и проницательное. Нимфа подошла к нему вплотную, её взгляд сменился странной, почти гипнотической властностью.
     Нимфа:
     –– Подойди. Не будь «хайпожором»… Хватит спорить. Просто посмотри.
     Гений оживился:
     –– Что-то новенькое! Звучит вдохновенно…
     Нимфа отрезала:
     –– Не обольщайся! Современная стилистика тебя только вывернет на изнанку… Скажу проще: не паразитируй на собственном даре…

     Гений, расстроенный последней фразой, посмотрел вниз.
Мощный луч Маяка, который он всегда направлял вдаль, в своем вращении на мгновение озарил подножие скального утеса. И… поэт впервые, к собственному стыду, увидел то, на что никогда не обращал внимания…
Он узрел не просто удушающий хаос. Он увидел яростный, почти гневный, но самобытный завораживающий танец. Танец его озарения… Медленно, но с ускорением, возвращающий его к истокам реальности, он погружал его в нереальный восторг. Каждая волна, разбиваясь о базальтовую кромку, взрывалась миллионами брызг… И, то ли - в просветлённых глазах поэта… то ли - в свете обращённого прожектора, - они («брызги счастья» – тогда подумал Гений) на долю секунды испуганно вспыхивали, как алмазная пыль… и нет, не гасли – а превращались в потоки солёных слёз, бестактно сдуваемых ревнивым ветром… Одутловатые щеки утёса и острые его скулы не успевали даже вскликнуть, как новая россыпь обдавала их новой порцией Гомеровской эпичности, Шекспировской страсти и Дантевской непреклонности…
     Чувствуя свою причастность, Гений… заплакал… Он понял, почему привычная, казалось бы, вода, обтачивая страстными поцелуями неподатливый камень, оставляет неповторимые причудливые узоры – следы неподкупной преданности, пульсирующие в экстазе. И почему они стыдливо шипят на, встревоживший их, луч внезапного озарения. Он расслышал отчётливо не просто грохот, а сложный, солёный ритм – безупречную систолу и диастолу живого океана. Его окружала не бессмысленная ярость, а колоссальная, неукротимая сила и тяга к жизни.
     Гений решительно, почти бегом, вышел на балконный выступ Маяка… Каждая волна, прежде чем разбиться, на мгновение становилась жидким малахитом с кипящим гребнем из чистейшего серебра. Удар. Взрыв. И на долю секунды в воздухе повисали облака из триллиона бриллиантов. Вековая, титаническая работа воды превратила твердейший базальт в подобие смятых бумажных комков черновых его страданий, оставленных, почему-то, именно здесь, где и были все ответы на его вопросы… В месте, где не бывает штормовых предупреждений, только полифония: глубокий, басовый гул идущей волны, резкий треск удара и миллионы шипящих, шепчущих голосов отступающей пены.
     Увиденное и услышанное Гением – отнюдь не лирика и не проза. Но и не сонет, написанный водой на камне. Это – бессмертная фуга Баха, исполненная живым океаном.

     Нимфа (шепотом, у самого его уха, выводя Гения из транса):
     –– Видишь? Это не проза, молчаливый мой. Это – эпос. Ты искал смысл там, в холодной пустоте, а он всегда был здесь, у твоих ног. Твой Маяк светит не для того, чтобы найти нечто далёкое и чужое. А для для того, чтобы осветить то, что есть рядом. Чтобы явить красоту самой бури. (Свежий удар брызг заглушил отяжелевший вздох Гения) –– Вот твоя глина, творец. Вот твоя вечность. Она не в призрачном «потом», она в неистовом «сейчас». Смысл не в том, чтобы найти тихую гавань или бухту забвения… Смысл в том, чтобы научиться танцевать в эпицентре шторма. Твой Маяк светит не для того, чтобы отыскать на горизонте корабль и порадоваться его Алым парусам. Он светит, чтобы явить миру красоту самой бури. А поэзия твоя – вспомогающий луч, который ты зажигаешь в самом сердце тьмы. Поэзия – это не побег от прозы жизни. Это способ придать ей ещё больше жизни. Твой дар – не в том, чтобы выдумать новый мир, а в том, чтобы помочь другим увидеть магию в существующем.

     Гений скорбно посмотрел на Нимфу… его лицо мокрое то ли от брызг, то ли от слёз - исказила болезненная улыбка… Весь его мир, построенный на гордыне и отрицании, разрушился…
«Но под обломками все еще должен находиться хоть какой-то фундамент» - подумал он и обнял Музу за плечи...
     Гений (почти тихо):
     –– Ты – гармония моего хаоса. Ты и есть тот самый ответ, который я искал не там. (чуть громче) –– Я... я был слеп… Простишь ли…
     Нимфа:
     –– Ты был - Поэтом. Это почти одно и то же. (Она улыбается и целует его). А теперь иди. Кажется, у тебя родилось что-то настоящее. Не для вечности. А для этой ночи… Зови, если надо исправить помарки… (и, растворяясь в очередном набеге волны, успела отправить ему воздушный, почти осязаемый поцелуй…)

     Гений долго смотрел, привычно не моргая, но слезясь… от внутреннего и внешнего напряжения…
     Куда он смотрел?.. Внутрь себя, или вдаль? Важно ли это?
     Снаружи все так же бушевал шторм, с нарастающей аритмией его музыки...
________________________________________
     Стихотворение, рожденное после спора:

     Маяк Прозрения

     Маяк Прозрения, нацеливая в тьму,
     В туманный край, что пожирает корабли,
     Я задаю вопрос один: «Кому? Кому!
     Мой свет горит на самом краешке земли?»
     Я жду ответное: «Плыву!» «Бегу!» «Иду!»
     Но мне лишь видится мираж из-за морей -
     Презрел у ног своих кипящую руду
     Солёной прозы поэтических страстей…
     И только Муза вновь утешила… «Не стой!
     Свой луч поэзии направь не в пустоту,
     А вниз, к базальту, что омыт седой волной,
     И ты увидишь в его боли красоту».
     И я прозрел… Издав почти-что дикий рёв,
     Алмазной пылью каждый вал у ног кипел…
     Я вновь услышал, как ревёт моя любовь.
     И гравировщик-океан со мной ревел…

     Творил я громко, ненавидя Корабли…
     И вся душа моя, пропитанная солью,
     Отнюдь не горечью, а мощью всей земли
     Дарила каждому судёнышку раздолье…
     Не крик души моей - в разгневанную даль,
     А света гимн - на гребне каждой моей бури,
     Чтоб «разглядевшие» не скорбь и не печаль,
     Маяк прозрения нашли… в литературе…

     P.s.
     Он хотел дописать…
     И почти автоматически, продолжая смотреть на текст, произнёс: «Ну что, родная, устала, притихла?.. Ну, прости…»
     Тишина не ответила, он резко обернулся…
     –– Точно! Ты же Маяк Прозрения… Нужно ждать следующего оборота. (И рассмеялся искренне, машинально нарисовав маленькое сердечко… внизу… у подножия его стиха)
____________________________
14,07,2025

(Посвящение Наталии Делювиз
https://www.neizvestniy-geniy.ru/users/125251.html )

(Картинка Сергей Sadovskij. Все Изображения с логотипом автора и другими авторскими логотипами или без - защищены законодательством ЕС и РФ)

© Copyright: Sadovskij, 2025