ЗАВАЛЫ НУЖНО РАЗГРЕБАТЬ

ПЕРЕКРЁСТКИ. Книга третья
Глава 13/60. Завалы нужно разгребать.

Красивую, недавно как молодую фигуру Ольги скрывало мешкообразное, сиреневое, в мелкие белые цветочки, шёлковое платье. При её движении, особенно при поворотах, был уже заметен бугорок живота. – Всё само собой ясно – семья Дончака ждала пополнение.
По этой причине Ольга уютно умостилась за столом так, чтоб лишний раз не вставать.
Когда Юсупов со своей женой Евой пришёл по приглашению к полковнику Дончаку – остальные гости были уже на месте. Дончак посмотрел на ручные часы и сказал –
– А вы сударь точны. Через три минуты время катилось бы в минусы и не в вашу пользу …
– Военная служба обязывала к точности. Это вырабатывается годами и уже никак не изменить. – Ответил Юсупов и продолжил – это даже не привычка, а обязанность личности перед чем-то великим … частью перед целым. – Уже сидевшие за столом захлопали в ладошки.
– Вы пришли в гражданском костюме … это не упрёк. Просто собравшиеся не увидят ваши ордена и не будет ощущения, что вы человек необыкновенный. – Герой России. Ладно будем знакомиться дальше. Присаживайтесь, вот несколько свободных мест. – Разговор перехватила Ольга –
– Милая Ева, я уже знаю как вас зовут, садитесь рядом со мной … есаул уступит место … пошепчемся с вами. У мужчин своё, а у нас тоже найдётся о чём поговорить.
Это вывело Еву из оцепенения. А то она несколько длиннющих секунд смотрела на мужа и ждала его подсказки. Всё дело в том, что за общим столом, рядом с мужчинами ей приходилось садиться впервые. И ей даже бредилось, что далёкая Кабарда прямо сейчас будет смотреть на неё с глубоким осуждением. Своей кожей, всем своим существом она чувствовала неразрывную связь со своей родиной.
Когда все уселись и общий гомон утих слово взял хозяин обеда полковник Дончак.
– Господа! Перед тем как наполнить свои бокалы я скажу несколько слов о прожитом нами шестнадцатом годе. Почти прожитом. Осталась пара десятидневок, или чуть больше. Год разный. Хлебопашцы говорят, что год, слава Богу – урожайный! Это хорошо. Будет чем кормить наш народ и нашу доблестную армию! А ей сейчас на Западном фронте – ой как плохо!
Я не буду анализировать поступки, Богом данного нам правителя, да это и не в моей компетенции. Но здесь, в глубоком тылу остро чувствуется дыхание фронта. Здесь, в глубоком тылу, чувствуется как внешний мир, глядя на богатства России, захлёбывается от зависти к ним, к нашим богатствам и протягивает к ним свои руки! Было бы не обидно, если бы эти руки были их руками! Можно было бы рубить без жалости! Но к сожалению этими руками становятся наши люди! Рождённые в России, выросшими в России, и вскормленными Россией! Как говорится – плоть от плоти!
Люди отравленные пропагандой, просачивающейся разными щелями из-за рубежа. Там, на фронте, проще! Тм видно – твой враг перед тобой. А здесь нет. Здесь твой друг обманутый, отравленный закордонной отравой, может стать для тебя и твоей Родины по дурости своей, по непониманию – лютым врагом. И что прикажете с ним делать? – Рубить головы? – Но это наш человек, только очень болен, но не понимающей своей болезни. И не знающий что он болен, ещё хуже – не желающий лечиться. Вот такая дилемма. Многим кажется, что всё в порядке, живёт Россия и идет по стези указанной Богом. Но я чувствую своим затылком как термометром, тот жар, что воспалил Россию. Почему наш полк не на Западном фронте? – Потому, что существует здесь, в самом центре России невидимый и более опасный для нашей Родины фронт! И наша обязанность обличать его вместе с полицией и обезвреживать! Вот почему мы здесь, а не там! И здесь со своими семьями, в тепле и в более комфортных условиях будем встречать новый Год! А это на нас налагает удвоенную ответственность за судьбу нашей Родины! Наполним бокалы и выпьем за здоровье России! – Я всё сказал. –
Воцарилось глубокое молчание. И лишь через несколько минут, как будто вся собравшаяся компания вышла из глубокой наркотической амнезии, послышался звон бутылок об стаканы, но пока в полной тишине. – Под впечатлением слов Дончака – в тишине ... и в такой же тишине начали закусывать кто чем. Стол был обильный.
Когда прошла первая волна, первая порция насыщения, неожиданно для всех поднялся молодой есаул Виктор Донецкий. Он откашлялся. На его кашель все обратили внимание. И он начал говорить. –
– Господа казаки! Господин полковник! Весь наш полк любит вас ... и любит заслуженно. Вы справедлив и не оставляете без своего внимания и без своего благотворения ни одного казака в нашем полку. Вы удачлив и умён … и я удивляюсь почему до сих пор вы не носите атаманских или генеральских погон. Ваша доброта и ваша справедливость как военного человека тогда распространялась бы не один наш полк. Но, впрочем, это дело ваше. Но вы не только полковник и командир нашего полка.
Вы ещё и магнат ого-го каких размеров! И если в своём звании и в полковой должности я отличаюсь от вас только на один пункт, на один единственный пунктик! – То как гражданин нашей, вы правильно сказали Великой России, со своими четырьмя гектарами земли, которыми я владею – мне до вас, до ваших богатств, как до звезды небесной далеко … Если не дальше! – Все слушали с открытыми ртами. Вставил реплику такой же есаул –
– Витька, что ты несёшь?! – Полковник Дончак направил на него как бы останавливающий жест своей ладони и сказал –
– Продолжай Виктор, мы все слушаем. –
– Так вот – продолжал есаул Донецкий – я говорю с казацкой прямотой и не держу камень за пазухой! Он в моей ладони! Вот в этой ладони! – и Донецкий показал свою пустую ладонь. – Открытой ладони! Чтоб все знали! Я по сравнению с вами господин полковник, можно сказать так – та же отравленная шантрапа, поддерживающая нарушителей установленного властями порядка. Потому, что сравнивая свое общественное положение с вашим, я глубоко неудовлетворён и поддерживаю призывы – «У богатых нужно всё отобрать и разделить с бедными»! Если новая власть, а она обязательно придёт, будет считать и меня с моими четырьмя гектарами богачом – я поделюсь с бедными. Так что я поддержу новую власть – говорю открыто. Но, сейчас я никаких противозаконных действий не предпринимаю и осуждать меня не за что. За намерения пока не судят. Поэтому, господа казаки, я ухожу сейчас как гость от господина полковника. Завтра утром напишу рапорт, чтоб перевели меня в другой полк, там где командир мой будет по владению имуществом равном моему, или отправили на фронт. – Прошу прощения, господа!
Есаул Виктор Донецкий встал и с гордо поднятой головой вышел из за стола … Он произвёл на всех впечатления разорвавшейся бомбы! Но не на Дончака. Полковник стальным но спокойным с расстановкой голосом приказал –
– Есаул, сядьте на место … рядом со своей женой – это приказ! – Есаул повиновался. – полковник с улыбкой продолжил.
– Господа, есаул Донецкий пошутил. Он ещё не знает что я сегодня утром подписал приказ о переводе его в Сальские степи на новое поселение командовать пока не сформированной ротой казаков, с выделением в аренду ему на девяносто девять лет в личное пользование, с последующим выкупом сорока гектаров земли и с надбавкой сверх-есаульского жалования лично из средств помещика Дончака. Он будет нести службу под непосредственным командованием, подполковника общевойсковых служб господина Юсупова. Познакомьтесь. – Юсупов встал. –Это приказ. Отменить его можно будет когда закончиться война. Не подчинение будет расценено как дезертирство по закону военного времени. И так господа я предлагаю тост за рождения из нашей среды нового землевладельца. Он будет развивать в Сальских степях коннозаводство для казачьего пополнения, и для процветания нашей общей родины России! Приказ будет отменён, если есаул Донецкий в течение трёх дней найдёт замену другим есаулом из нашего полка. А пока так. Выпьем господа! –
Бокалы замерли в руках гостей и послышалось от удивления протяжное: «О-о-о-о!» Потом раздался звонкий женский голос –
– Господа, поздравим есаула Донецкого с новым назначением! – Это был голос его жены. Она знала, что муж заберёт её толко тогда, когда там сложатся благоприятные условия для жизни. А пока он будет хлебать баланду один в какой нибудь дырявой палатке, или в полуразваленной хижине и зимой и летом. К стати – сегодня зима.
Сердце есаула замерло, потом пустилось в галоп! Приказ полковника ещё можно было оспорить, но приказ жены, а это был именно приказ … оспорить невозможно! – Или вы не знаете донских казачек!
Есаул залпом опрокинул вино в свою глотку, стукнул кулаком по столу и бешеным порывом руки швырнул бокал на пол! Осколки разлетелись с красивым звоном … Этот жест можно было расценить двояко – и как возмущение, и как твёрдую точку в окончательном решении вопроса.
Элита полка захлопала в ладоши и начала поздравлять есаула с выпавшей на его долю удачу! Сам есаул скрежетал зубами и про себя матерился на чём свет стоит! «Вот как красиво они меня уделали – думал он – и лишь за то, что я высказал своё недовольство полковнику! Ладно … посмотрим … а то я им там наработаю!».
После того как все выпили за свалившуюся «удачу» на голову и плечи есаула Донецкого, полковник опять взял слово –
– Господа, а теперь мы обсудим полковые текущие вопросы, прошу командиров сотен высказаться, чтоб в конце собрания подбить итоги.
...В 1916 – 17 годах зима на Дону выпала очень холодной и снежной. Куда ни глянь – снежные заносы и морозы трескучие. Никто носа без особой нужды не показывал. Разве только заядлый рыбак, не представляющий свой обед без донской ухи, торчал над лункой часа полтора, пока в его походной сумке не появится пара пескарей, да несчастный голодный карасик. Пусть жена его, донская казачка и посмеётся над худосочным уловом, но уху сварит. Да ещё какую уху! – Уха будет выглядеть как из летней разнорыбицы, с укропом да петрушечкой – как полагается! Уметь надо уважать мужей своих! А донские казачки умеют, хоть и спуску им не дают!
Кое где прочищенные, не успевшие запорошится снегом дороги были пустынные. Только нет–нет и проедет ямщик весь закутанный в шубу, да ещё повязавшим шею каким то платком поверх шубы. Ездок в его санях сидит скукоженный, прикрывающий рукой в меховой рукавице нос свой.
Над всеми избами подымался в небо прямым синевато-серым столбом дымок. Мало над какой избой не было дыма. Да и изба, что без дыма была какая-то перекошенная, пригорюнившаяся, сиротливая. Но таких на Дону было немного. И в таких домах на самом деле жила безотцовщина, дрожащая от зимнего холода, а раз не топилась печь, то и голодающая. Или пьянь беспробудная, проплясавшая и пропевшая всё лето, не заготовившая на зиму ни дров, ни картошки, чтоб поесть вволю. На такие избы и ориентировалась исподволь новая «саранча», призывающая к безвластию, или смене власти.
Обидно, что избы из которых почти без перерыва, шел в серое зимнее небо синеватый дымок, иногда с запахом яичницы, или крутого донского борща, были совсем безучастны к избам без дыма. Общим гамузом могли бы и поделиться дымком бездымящие избы, хотя бы с запахом чуть заправленной картошки постным маслом и хлеба из теплой печи. В последствии это им аукнется. Потому, что не может Бог проследить за всеми. Он дал общим валом всякой всячины на хутор, чтоб не голодал донской народ, а там делитесь, распределяйте по совести. А раз по совести – значит по Божьему … Сиротам дайте без сожаления, а пьяниц да бездельников заставьте в поте лица зарабатывать хлеб свой, да кормить семью свою личную!
Уже отпраздновали Рождество Христово и Новый 1917 год. Рождество на дону Великий Праздник, да и Новый год тоже! Столы в каждой избе ломятся от хлебосольства, да так, что остаётся много не съеденного, хоть и отпускали свои пояса казаки, чтоб втолкнуть в животы побольше. Вот только в такие праздники, чтоб не выбрасывать и отдаёт зажиточная семья объедки бедным бездымным избам, если такие есть поблизости.
И выходит подвыпивши, уже зрелый казак в лютый мороз в одной гимнастёрке с расстёгнутым воротником, да раскрасневшийся от выпивки и мороза. И подкручивая усы, идёт к куму, чтоб позвать его есть свиной рубец начинённый гречневой кашей и разными разностями, что сварганила его казачка. Но приходит к куму уже замёрзший ... какой там рубец! Он остаётся у кума доедать жаренного осётра под донскую ладно приготовленную настойку. Сам кум, когда-то добрый козачура, а сейчас лысый и сгорбленный сидит за столом с полузакрытыми глазами и клюёт носом, от доброй горилки ничего не выговаривая. За то хозяйка его, кума ... круглая да мягкая как пампушечка, да пружинистая, всё подливает настойки, да приговаривает: «Выпьем кум по второй, чтоб по горнице юлой!». При этом так и норовит прижаться к нему то ручкой, то ножкой, а то и грудью случайно навалиться да и задержаться в таком положении. И так до тех пор, пока не прибежит жена раскрасневшегося казака, чуть ли не со скалкой, чтоб оторвать его от кумы и забрать целенького домой!
Праздники на Дону проводились знатно, потому, что было за что. Работящий народ донской в общей массе. Трудился в поте лица своего, потому и праздники были знатные.
Уже когда отгуляли, опохмелились, чтоб душа и сердце не болели, из Новочеркасска отправился в Сальские степи поезд из саней с оружием и боеприпасами, да и со свиными окороками, чтоб в первое время не терпеть неудобств от недоедания. А там будут смотреть по месту. За поездом ехал отряд казаков из сорока пяти сабель. И командовал им есаул Виктор Донецкий. Он как-то после праздников преобразился в понимании общей ситуации в стране и ситуации в родном полку. Он знал, что если он сейчас командует неполной сотней, то впереди маячил полк. А сейчас ему вверена судьба казаков и обслуживающего персонала неполной сотни, почти такой же по численности и за каждую человеческую душу он в ответственности. Поэтому и на полковника Дончака он посмотрел по другому. Почувствовал – что значит быть ответственным не только по должности, но первым делом по совести. И трудности, которые он представлял, и которые ему прийдётся пережить, уже казались не такими жёсткими, а скорей почётными, потому, что от него зависела судьба сотни и каждого казака в отдельности.
В общих чертах он знал, что прийдётся столкнуться с управляющим Семёном Семёновичем, характер которого ему обрисовали и думал: «Ничего, если понадобиться – рога обломаем»! И в душе его как-то сама собой появилась жажда деятельности!
Правда, здесь он был в подчинении у подполковника Юсупова, но от того скорее зависела политическая часть миссии, а практические завалы придётся разгребать ему – пока есаулу Донецкому.
Уже к обеду 5-го Января 1917 года, в трескучий мороз, обоз с неполной сотней остановился у двухэтажного здания управляющего Семёна Семёновича ...