Глава 4. Всё было так же

Шесть утра. Борис Алексеевич, только лишь услышав сигнал о подъеме, оторвал голову от подушки и сел на койке. Боль в пояснице снова дала о себе знать. Дома Борис Алексеевич очень тщательно подбирал себе ортопедический матрас, а по субботам ходил на массаж к знакомой массажистке. Тогда он чувствовал значительные улучшения, но за последний год боль успела не только вернуться, но и стать намного сильнее. Эх, надо было слушать маму, которая еще со школы говорила ему не сутулиться!

Рядом с камерой прошёл дневальный с криком: “Подъем! Подъем!”

Борис Алексеевич встал, аккуратно заправил койку и оделся. На втором ярусе зашевелился сокамерник: лениво перевернулся с одного бока на другой. Борис Алексеевич решил, что его лучше не трогать. После общения с предыдущим соседом, который хотел заставить его спать на верхней койке, он вообще предпочёл бы ни с кем не разговаривать.

Скоро дверь камеры открылась и вошёл дневальный. Точнее, не вошёл, а влетел с отчаянным криком, увидев спящего. Тот в один миг вскочил, кое-как — за что получил ещё одну порцию криков — заправил койку и принялся одеваться. Как только дневальный отвернулся, Борис Алексеевич увидел у себя перед самым лицом кулак, весь синий от татуировок.

— Че не разбудил, дед? — тихо сказал сокамерник. — Берегись…

В нос болезненно ударил ледяной воздух. Сначала три раза обежать здание, затем построиться на площадке.

— Раз, два, три… десять! — отчеканивал дневальный.

Борис Алексеевич выполнял повороты головой, корпусом, нагибался и приседал. Делал он всё это еле как, с большим усилием, но всё же не давал себе ни одной поблажки.

Завтрак. Каша, чёрный чай. Борис Алексеевич находил рацион вполне приемлемым, хотя и скучал по варенью из смородины и утренней чашечке кофе.

Следующие несколько часов прошли как в тумане: Борис Алексеевич механически выполнял то, что от него требовалось по распорядку. А потом обнаружил себя в швейном цеху.

Прерывистая строчка бежала по ткани: раз, два, три… десять. Сначала у Бориса Алексеевича получалось плохо: линия шла криво и неуверенно, — но, потратив долгие часы, он натренировался и теперь почти бессознательно пришивал рукава, карманы, молнии.

Интересно, кто будет ходить в этой куртке? А в этой? Кажется, у самого Бориса Алексеевича была похожая. В школе? Нет, быть не может. Наверное, уже после института. В институте было хорошо. Он вспомнил Валю Иванову и букетик, подаренный ей на первом курсе. Цветы было достать сложно, но он достал. И вот они стояли вдвоем: Боря и Валя – такие маленькие в таком большом здании института. Это было величественное, просторное здание, проникнутое духом научных свершений и стремления в светлое будущее. А здесь… Зеленые стены, низкие потолки и бесконечно бегущая по ткани строчка, мерно отсчитывавшая проведенные в заточении секунды. А есть ли смысл их считать? Если до конца жизни будут все те же стены, все та же бесконечная строчка и больше ничего?

Кажется, кто-то смотрит. Борис Алексеевич поднял голову и увидел сокамерника. Изобьет. Точно найдет момент и изобьет. Ладно, это даже не так плохо: его после такого сразу отправят в карцер, можно будет пожить спокойно. Лишь бы не выбил зубы и не выколол глаза — остальное заживет. Хотя больную спину лучше бы тоже не трогал…

Эх, как бы он, противник драк, удивился таким своим мыслям еще несколько лет назад! Впрочем, в его положении не было того, что не удивило бы его в прошлом. На пенсии он планировал переехать на дачу. Утеплил бы домик и отремонтировал баню, чтобы зимой не было холодно. Его спрашивали, чем можно заниматься на даче всю зиму. Ну как же чем? Читать книги: из-за занятости на работе этим заниматься было некогда. А еще писать: были наброски для нескольких научных статей. Может быть, дойдет и до написания рассказов (хотя учительница по литературе всегда твердила, что это совсем не его занятие). Также можно гулять по лесу, хорошо бы найти старые лыжи…

Если можно найти себе занятия даже в четырех зеленых стенах, как же не найти их на воле?

А еще можно разгадывать кроссворды и решать судоку. Катюша с детства любила такие вещи. Как только научилась писать, начала заполнять квадратики цифрами и разными сложными словами, которые она отгадывала сама при помощи папы.

Да, Катя… Как же у нее дела?

Вот именно поэтому Борис Алексеевич не любил долго размышлять: любой поток мыслей неизменно приводил его к воспоминаниям о дочери. Так что он в последнее время учился своего рода медитации: старался убрать из головы любые мысли. Думать о плохом больно, а о хорошем… Зачем зря себя обнадеживать?

На улице что-то загрохотало. Борис Алексеевич вздрогнул, и ровная строчка сделала внезапный поворот. Что это было? Другие заключенные спокойно сидели за работой, как будто ничего и не было. Борис Алексеевич зачем-то всмотрелся в небольшой кусочек неба, который было видно в зарешеченное окно. Грохот повторился, а потом и еще раз.

Борис Алексеевич зажал уши, но в них все равно стоял гул. О нет. Пусть оно прекратит. Закончится и всё. В тот раз всё было так же…